На кабанов загоном

Лося-то? Лося мы берем. Сколько разрешат, столько и будет. Ну, кабан — это штука похитрее. Который год уже плана не выполняем по отстрелу-то. Гоняем, гоняем и собак приваживаем, и сами ухитряемся — нет, не выходит. Сноровки у нас на него, стало быть, нету, а он — тварь дошлая...

Такие и подобные им разговоры можно услышать в большинстве охотничьих хозяйств центральных областей России, где несмотря на относительное обилие кабанов, нормы их добычи систематически не выполняются. И причина этого действительно заключается в том, что «сноровки не хватает».

Завоз и последующее увеличение численности кабанов — дело сравнительно недавнее, а техника охоты на них заметно отличается от освоенной нами техники лосиных охот. Попытки организовать кабанью охоту аналогично охоте на лося обречены на неудачу: слишком непохожи эти звери друг на друга не только внешне, но и по образу жизни, местам пребывания и повадкам.

Прежде всего, у лося места жировки и дневного отдыха, как правило, совпадают. Значит там, где мы видим изобилие лосиных следов и поедей, там можно ожидать и присутствия самих животных. Кабан же почти никогда не ложится на дневку там, где он кормился ночью, и многочисленные следы и порой в громадном большинстве случаев свидетельствуют поэтому о том, что самих кабанов днем в данном месте нет. Следовательно, в первом случае организация загона в районе жировки перспективна, во втором — бессмысленна.

Потревоженный загонщиками, лось обычно идет более или менее открытыми местами, не избегая ни полян, ни прогалин. В соответствии с этим мы привыкли ставить и стрелковые номера там, где у охотников будет достаточно хороший обзор. Кабан из-под загона, наоборот, лезет самой густой чащей, ельником, зарослями тростника, словом крепью, и только здесь есть надежда дождаться его выхода.

Лося можно гнать практически в любую сторону, лишь бы перед ним были типичные для его обитания угодья и ветер не доносил бы до него запаха стрелков. С кабаном это получается далеко не всегда: у него есть излюбленные переходы, и их он упорно придерживается, даже если для этого ему приходится прорываться сквозь цепь загонщиков.

Вот три основные особенности поведения кабана, которые необходимо учитывать при организации на него охоты загоном. Нужно знать (или определить с помощью оклада) место, где кабаны остановились на дневку; помнить, что, поднятые загонщиками, они вернее всего пойдут туда, откуда пришли; учитывать, что звери будут уходить самыми густыми и крепкими местами, где и нужно ставить стрелков.

Утро... В заснеженных вершинах деревьев, попискивая, перепархивает птичья мелочь. Около часа назад мы находились на поле, где разрытый, перемешанный с комьями земли снег был испещрен следами кормившихся здесь ночью кабанов. Звери выбирали из еще не промерзшего грунта остатки убранного осенью картофеля, а теперь ушли куда-то на дневку. Теперь мы идем оставленной ими тропой, уводящей нас в глубину лесного массива. Мы не знаем, сколько придется идти — два или десять километров, не знаем, где кабаны лягут, но пока продвигаемся без особых предосторожностей: впереди чистый, хорошо просматривающийся березняк, и в нем они не остановятся.

Выходим на квартальную просеку. Сразу же за ней видна стена заваленного кухтой молодого сосняка, и в нее уходят ведущие нас следы. Все договорено заранее, и мы расходимся: четверо направо, четверо налево, с двух сторон обходя квартал леса по просекам. Встречаемся там, где кабанья тропа пересекает одну из них и снова ныряет в сосновую посадку. Обходим следующий квартал, потом еще один, и вот, наконец, выхода нет: значит, звери остались в окладе.

Трое из нас, кому еще дома выпал жребий первыми идти в загон, остаются на месте, остальные спешат обратно на последнюю просеку, которую кабаны перешли. Нам дано полчаса, чтобы занять номера, потом начнется гон.

Мой номер по жеребьевке второй, а жаль, что не третий (тот — на входной тропе), но и тут местечко неплохое: к заросшей ивняком болотине примыкает непролазная чаща елового подроста, и как раз на их границе проходит не такая уж старая кабанья тропка. Здесь звери вполне могут выйти, только вот густо до невозможности.

Я знаю, что на просеке стоять нельзя, она узкая, и через нее зверь махнет так, что и ружья не успеешь вскинуть. А вот перед просекой он задержится, будет топтаться, высматривать и вынюхивать, прежде чем перепрыгнуть. Тут-то его и нужно высмотреть. Делаю несколько шагов в глубину оклада (от просеки можно отойти не больше, как на 3—4 м, чтобы не нарушать прямолинейность стрелковой линии) и сразу же нахожу то, что нужно: от поваленной ели вперед расходятся... ну, прогалинки не прогалинки, а два узких просвета, позволяющих видеть шагов на двадцать. Разгребаю и утаптываю под ногами снег, заряжаю ружье; теперь остается только ждать да гадать, выйдут или не выйдут...

Тихо. Легкий мороз, которого на ходу мы и не замечали, начинает пощипывать щеки. Хочется курить, но слишком велика опасность «одушить» зверя, так как кабан на это дело чуток. Вспоминаю, как во время одной из прошлых охот мы чуть не сплошной цепью загонщиков не могли заставить метавшихся перед нами кабанов выйти на стрелковую линию только потому, что стоявшие на ней охотники утром наводили на себя красоту, брились и опрыскивались какими-то благоуханиями. Так что с курением придется потерпеть.

Сигнал! Глухо сквозь стену заснеженного леса прогудел рог — загонщики тронулись...

Идут минуты, как всегда на номере томительно долгие, полные ожидания, надежд и неверия в возможную удачу. Загонщиков не слышно, так как был договор гнать молча, поскольку несущиеся точно угорелые кабаны в этой гущаре нам совершенно ни к чему. Я долго ничего не слышал, не видел — и вдруг на меня пахнуло запахом свинарника, таким знакомым, резким и острым кабаньим духом. Откуда? Точно отвечая на этот немой вопрос, спереди из чащи раздается громкое «фуух!» По-прежнему ничего не видно, но теперь-то я знаю, что зверь рядом и поверх ружейной планки перебегаю глазами с одного сулящего мне возможность выстрела просвета к другому.

Слева что-то двинулось, закачалась ветка, посыпалась кухта — и не вышел, а словно возник из зелено-белого сумрака темный, горбатый силуэт. В такой чаще пуля, задев мерзлую ветку, может сфальшивить, и поэтому, прицелившись в шею за ухом, я стреляю картечью. Тишина точно взрывается треском, топотом, визгом, выстрелом слева, дуплетом справа и... все смолкает; только сзади орет всполошившаяся сойка, да где-то, как ни в чем не бывало, постукивает дятел.

До боли в глазах вглядываюсь туда, где только что был кабан, приседаю, поднимаюсь на цыпочки, переступаю с места на место — и ничего не вижу. Неужели промазал? Вот будет позор на мою голову! Ноги прямо-таки зудят от желания пройти эти двадцать шагов, но нельзя. Нужно ждать загонщиков и сигнала сходить с номеров. Проходит еще какое-то время, и из глубины оклада начинает доноситься поскрипывание чьих-то приближающихся шагов. Потом знакомый хриплый бас произносит: «Ну, один есть — и то ладно. Эй! Кто стрелял-то?»

Я откликаюсь и, услышав сигнал рога, иду, но не на голос, а к целиком занимающему меня месту. В душе копошится тревожное сомнение: может, тот зверь, которого нашли, вовсе и не мой, а кем-то еще стрелянный? Подхожу и сразу же чувствую облегчение, и не только потому, что на снегу алеют брызги крови, но и потому, что след зверя уходит именно туда, откуда меня окликали. Лезу сквозь еловую заросль и вижу: здоровенный секач лежит в кромке болота, а возле него покуривает один из моих спутников. Он встречает меня традиционным «с полем», и мы, накинув веревочную петлю так, чтобы она захватила кабанью морду позади клыков, тянем добычу к просеке.

На ней царит оживление, все собрались около убитого подсвинка и о чем-то спорят. Оказывается, еще один крупный кабан ушел раненым и дебатируется вопрос, обходить его или пробовать прямо тропить по следу, благо кровянит он здорово. Последнее мнение побеждает, и наши жаждущие охоты загонщики отправляются «добирать» подранка.

Дело это не такое уж спокойное. Кабан, да еще крупный да к тому же раненый, далеко не безобиден. Нередки случаи, когда он подпускает охотника вплотную и затем пробует свести с ним счеты. Там, где обзор ограничен считанными метрами, вовремя остановить бросившегося зверя может только молниеносный, верный выстрел. Он гораздо лучше удается не тому, на кого совершено нападение (встречного кабана трудно стрелять по наиболее убойному месту, то есть по лопатке или в шею за ухом), а его напарнику, находящемуся сбоку. Помня об этом, преследователи подранка тронулись в таком порядке: один — по следу, двое — рядом с ним, справа и слева метрах в пяти. Мы остаемся, чтобы выпотрошить убитых кабанов и тащить их туда, куда может подойти машина. Занимаясь этим делом, мы все прислушиваемся, не раздастся ли выстрел, и рассуждаем о том, что на охоте не столько опасен зверь (даже и раненый), сколько всевозможные ошибки, допускаемые самими охотниками. Тема эта богатая, так как из несчастных случаев, бывающих на облавах, может быть, один-два процента происходят в результате нападения зверя, остальные — это результат вопиющих нарушений элементарных правил техники безопасности.

Трудно даже представить, насколько легкомысленно и потенциально опасно организуется зачастую охота. Мне неоднократно приходилось выполнять роль эксперта при судебном разбирательстве последствий таких охот, и всегда трагедия была следствием недопустимых ошибок ее участников. Вот несколько конкретных примеров.

Случай первый. Один из охотников (с ведома руководителя охоты) выдвигается вперед на 100—150 м от основной стрелковой линии. Поставленные ранее номера не имеют об этом ни малейшего представления. Загонщики, которым разрешена стрельба зверя, об этом тоже не знают. Начинается гон, и выдвинувшийся вперед охотник, стреляя по лосю, убивает одного из своих товарищей, стоящих на стрелковой линии.

Второй случай. Желая «закрыть фланги», распорядитель ставит двух стрелков за углом просеки. Им указаны «безопасные» секторы обстрела и о месте их нахождения знают остальные участники охоты. Один из первых двух стрелков делает выстрел по кабану и в своем «безопасном» секторе тяжело ранит загонщика.

Третий случай. Сделав несколько неудачных загонов и заметив, что в изолированный остров леса ушла косуля, компания стрелков (руководителя у них не было) решила организовать на нее охоту «котлом». Лесок окружили и стали сходиться к центру. При этом два товарища решили всех перехитрить: забежать в середину леса и ждать, чтобы на них общими усилиями выгнали зверя. Как это ни удивительно, но после большой стрельбы убитым оказался только один из них, а не оба, чего следовало ожидать.

На кабаньей охоте, где стоять на номере и гнать зверя приходится в чаще, где обзор крайне ограничен, а стрелки иногда размещаются близко друг от друга, подобные, нарушения правил охотничьей безопасности особенно часто чреваты трагическими последствиями. Кто-то самовольно сошел с номера; кто-то в азарте забыл, где стоят его соседи и пустил заряд в их сторону; кто-то выстрелил по неясно видимой цели; кто-то, желая подшутить над товарищем, подкрадывается к нему и начинает возиться и хрюкать за кустами (дико, но такие примеры были); кто-то... и несчастье случилось, непоправимое произошло. Помнить об этом нужно всегда.

Тропить кабанов до мест их дневного пристанища приходится иногда долго. Это связано с тем, что далеко не везде в непосредственной близости к полям (зимой большинство этих животных кормится на остатках тех или иных сельхозкультур) имеются места, удобные для дневки. Такими чаще всего бывают густые молодняки хвойных пород, старые ельники с густым подростом и подлеском, а также болота с зарослями ивняков и тростника. Любят кабаны ложиться и в лесу, изобилующим муравейниками, в которых звери устраиваются очень охотно, причем чаще всего тут можно встретить старых одиночных самцов. Если где-то недалеко от места жировки и в достаточном уединении имеются скирды соломы, кабаны и их могут использовать для дневки. На все такие участки при вытрапливании животных надлежит обращать самое пристальное внимание и обходить их вокруг, чтобы выяснить, не задержались ли тут звери, которых мы преследуем.

Все это, хотя зачастую и весьма трудоемко, но все же возможно по снегу. По чернотропу же охотиться на кабанов загоном трудно и помочь здесь может только знание егерем или организатором охоты участков, где они часто остаются на день. Там, где кабанов зимой подкармливают, они редко уходят далеко от подкормочных площадок, а места их дневки более или менее постоянны. Предоставленные самим себе, звери ходят гораздо шире и чаще переходят из одного района в другой.

Кабан очень чутко реагирует на то, как его гонят. Если загонщики идут тихо, без шума и крика, он уходит от них не спеша и всегда в каком-то привлекающем его направлении (иногда даже навстречу приближающимся людям). Поэтому тихий загон удобен, когда твердо известны излюбленные ходы животных. Если же такого знания нет, выгоднее пускать загон с шумом, даже стрельбой (холостыми зарядами), чтобы сразу напугать зверей и заставить их сломя голову броситься от приближающейся опасности в сторону, противоположную той, с которой опасность появилась.

Иногда это удается, и стрелки в этом случае должны быть готовы к выстрелу по мчащимся со всех ног животным. Правда, в этом случае кабанов обычно слышно издали, так как они производят достаточно много шума, но стрельба по ним в чаще все равно нелегка. Тут незаменимую помощь оказывает картечь. Та, что ложится в гильзу 12 калибра по 9 или 16 шт., для кабана вполне надежна, а попасть ей гораздо легче, чем пулей, которая при выстреле сквозь заросли часто подводит. Что касается нарезного оружия, его применение на описываемых охотах казалось мне всегда малоцелесообразным: стрелять приходится близко, и дальний полет пули лишь повышает возможность всяких непредвиденных случайностей.

К битому кабану следует приближаться с осторожностью и уж никак не с пустым или повешенным за спину ружьем: бывает, что зверь вдруг встанет, попробует удрать, а то и броситься на охотника. Если же кабан ранен и ушел, то нет ничего более неразумного, чем тут же кидаться его преследовать. Чувствуя близкую погоню, зверь (даже с очень тяжелой раной) может уйти далеко. Если же его на какое-то время оставить в покое, он довольно быстро ложится, после чего часто уже не может подняться. Кроме того, кабан — это не заяц, при нужде он может постоять за себя. Поэтому преследование подранка требует внимательности и спокойствия.

Итак, бездумная торопливость в этом деле противопоказана, однако еще более недопустимым является отказ от поисков раненого кабана. Оставлять такого зверя на произвол судьбы, обрекая его на мученья и бесполезную гибель, не только не по-охотничьи, но и просто мерзко. Мерзко и по отношению к изуродованному животному и по отношению к тем совершенно посторонним людям, которые могут случайно наткнуться на раненого кабана и подвергнуться его нападению. Так что добрать стреляного зверя совершенно необходимо, хотя бы это и грозило прекращением дальнейшей охоты, задержкой с возвращением домой и тому подобными осложнениями.

Преследование целесообразно начинать минут через 30 после того, как кабан был ранен, и, в зависимости от условий местности, проводить или тропление, или повторный оклад. В последнем случае те, кто идет в загон, должны быть готовы к выстрелу. Очень помогает наличие идущей по кабану собаки: с ней дело значительно упрощается, поскольку ее лай позволяет охотнику сориентироваться и мешает зверю заметить приближение стрелка.

В заключение следует сказать, что тем, кто, думая о кабане, испытывает некоторую робость, кто не может заставить себя войти в чащу по кровавому следу крупного секача, ходить на охоту за кабанами не нужно.